Как советская литература «закаляла» людей

Короткая — 32 года – жизнь Николая Островского, автора культового романа «Как закалялась сталь», успела вместить трудное детство, подростковое участие в подпольной борьбе, боевую военную службу, работу партийным функционером и тяжелую болезнь, с 25-летнего возраста приковавшую его к постели и постепенно лишившую зрения.

Николай Островский, автор романа «Как закалялась сталь»

Общественное достояние

В любую эпоху такая биография могла бы послужить прекрасной основой для романтического мифа, но в России на переломе эпох она стала чем-то бóльшим, чем индивидуальный миф о ярком художнике, силою воли и таланта преодолевающем тяжелые удары судьбы. Личный опыт писателя идеально сошелся с запросом советского общества: создать красивую историю о том, как из разнородного и зачастую негодного «человеческого материала» выковывается «новый человек» – участник и со-творец нового социалистического общества.

Кадр из фильма «Как закалялась сталь»

Николай Мащенко/Киностудия имени А. Довженко, 1975

Радикальные русские авангардисты, такие, как Хлебников, Шагал, Малевич и Эль Лисицкий, оказались поначалу горячими сторонниками коммунистической революции, небезосновательно видя в большевиках таких же леваков, как и они сами, только в социальном, а не в художественном поле. «Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось», – лаконично написал Маяковский в автобиографии 1928-го года.

Советская литература своего классического, то есть сталинского периода, полна настоящих эпосов — в которых люди уподоблялись железным заготовкам, из которых коммунистическая идея, как молот, выковывает новых людей. «Так философствуют молотом», - писал Ницше. «Так молотят философией», - ответили полвека спустя его отдаленные непрямые потомки.

Достаточно прочитать названия основополагающих произведений социалистического реализма. 

• «Железный поток» Серафимовича (1924) — роман-хроника о походе Таманской армии летом 1918, в ходе которого разрозненные и деморализованные солдаты превращаются в единое сверхсущество; 
• «Как закалялась сталь» Островского (1932) — история превращения способного, но недисциплинированного юноши в безупречного «солдата партии», фактически советское житие; 
• «Поднятая целина» Михаила Шолохова (1932, 1959) — та же метафора преобразования дикого в цивилизованное, но в деревне — хотя речь в романе идет отнюдь не о дикарях, впервые увидевших плуг, а о казаках со сложившийся за много сотен лет земледельческим укладом.
• И наконец, еще одно говорящее название – «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого (1946): документальная книга о летчике, с перебитыми ногами много дней ползшем (зимой, в снегу!) через линию фронта и сумевшем вернутся к боевым полетам, несмотря на ампутацию обеих ног ниже колена: он пристегивал протезы к педалям специальными пружинящими хомутиками, позволяющими «чувствовать» их ход.   

«Повесть о настоящем человеке» по роману Бориса Полевого. Павел Кадочников в роли Алексея Мересьева

Александр Столпер/Мосфильм, 1948

Таким образом, слияние человека с машиной, превращение его в киборга происходит уже буквально. Хотя, разумеется, необходимо подчеркнуть, что Борис Полевой такого намерения не имел — он искренне восхищался мужественным летчиком и сумел адекватно передать своё восхищение в книге. Но сама матрица «социалистического реализма» подтолкнула его к этому.

Как ровно сорокà годами ранее та же самая авангардистская матрица подтолкнула Максима Горького в романе «Мать» (1906) к тому, что описание самых нежных, самых интимных человеческих отношений, отношения матери и сына, заменились описанием превращения простой «тёмной» женщины в «нового человека», борца и революционера.  

Зато совсем не столь наивен был Алексей Толстой, когда вольно перерабатывал «Приключения Пиноккио» в свой «Золотой ключик» (1936). Под его талантливым и чутким к веяниям времени пером длиннейшая и, надо признать, довольно занудная морализаторская сказка Коллоди превратилась в брызжущую ядовитым свифтовским остроумием аллегорию, где в сказочных героях явственно угадывались бывшие друзья «красного графа» по богемному предреволюционному Петербургу и эмигрантскому Берлину. А в самòм Буратино — деревянном мальчишке, так и не научившемся читать, но, благодаря природной сметливости, быстрым рефлексам и невероятной целеустремленности ставшим лидером своего сообщества и звездой кукольного театра, можно в травестированном виде узнать всё того же «настоящего человека», ползущего на негнущихся ногах в светлое будущее.

Кадр из фильма «Приключения Буратино», 1976

Леонид Нечаев/«Беларусьфильм», 1975

Героический период не может длиться долго; после «оттепели» безупречные герои советской литературы тоже в прямом смысле слова оттаяли, как тают в марте ледяные статуи: у них появились противоречия и, что важнее, рефлексии. «Настоящие человеки» превратились в настоящих людей, как коллодиевский Пиноккио из деревянного превратился в живого мальчика из плоти и крови (в отличие от Буратино, так и оставшегося деревянным). Но герои Николая Островского, Михаила Шолохова, Александра Серафимовича, Бориса Полевого и прочих остаются непоколебимы  — как пример и предупреждение.

Подписывайтесь на «Узнай Россию» в Телеграм, ВКонтакте, Одноклассниках и Дзене