Будь с нами!
Присоединяйся к нашему каналу в Телеграме, чтобы не пропустить эксклюзивный контент.
На свадьбе Анны, дочери Петра Великого, и герцога Голштинского Карла-Фридриха в 1725 году гостей развлекали карлики.
«Из паштета, поставленного на стол невесты, – описывает свадьбу дворянин Фридрих Берхгольц, – с необыкновенным проворством выскочил очень маленький и красивенький карлик в костюме скорохода, который держал в руках бутылку и стакан, чтобы пить за здоровье царственной новобрачной; а из другого паштета, стоявшего на столе его королевского высочества жениха, вышла в то же время прехорошенькая одетая пастушкой карлица, которая после глубоких реверансов перед его высочеством и после отданного всему обществу поклона протанцевала вокруг паштета».
Откуда в европейской державе, которой была Россия в 1725, сразу после смерти Петра Великого, такие развлечения? Их завел сам первый император, ведь у него в детстве тоже были комнатные карлики. В допетровские времена при дворе московских царей тоже были различные шуты и уродцы, и зачастую им приходилось терпеть унижения похуже, чем выскакивание из торта.
«Иван Грозный показывает свои драгоценности английскому послу Горсею», Александр Литовченко
Александр Литовченко/Русский музейПридворные шуты появились в России при Иване Грозном. Не исключено, что первый русский царь пытался подражать в этом Генриху VIII (1491-1547), при дворе которого жили шуты Вилл (Соммерс) и Джейн, даже изображенные вместе с монархом на его парадном портрете. Соммерс был знаковой персоной при дворе: он мог прямо обращаться к царю, в шутливой форме предостерегал его от необоснованных трат и резких поступков. Впоследствии он даже присутствовал на коронации Елизаветы I Английской.
«Генрих VIII и его семья», 1545, неизвестный художник. По края картины изображены, вероятно, шуты Генриха VIII – Дура Джейн и Уилл Соммерс.
Legion MediaВ Московском царстве шуты никогда не играли такой роли – она принадлежала юродивым. Василий Блаженный вполне мог назвать грозного царя «Ивашкой», и тот в ответ не приказывал казнить Божьего дурака – среди юродивых и вправду было много людей с ментальными заболеваниями. Как считалось, устами блаженных глаголет Господь. Шуты же были вполне светскими персонами, со своей жизнью вне шутовской профессии. Шутом при Грозном вполне мог быть даже князь из Рюриковичей – низведённый до позорного положения в политических целях.
Князь Иосиф Фёдорович Гвоздев-Ростовский, сначала служил в войсках царя, но потом угодил в шуты и стал зваться Осип Гвоздь. Карамзин сообщает, что «недовольный какой-то шуткой, царь вылил на него миску горячих щей. Бедный смехотворец вопил, хотел бежать: Иоанн ударил его ножом». Призванный доктор только констатировал смерть Гвоздева, на что «царь махнул рукою, назвал мертвого шута псом и продолжал веселиться». В данном случае царь Иван совершил, конечно, политическое убийство – известно, что он ликвидировал многих князей и бояр, несогласных с его политикой. Другому он отрезал ухо; кому-то пробил ногу острием посоха. Ни с юродивым, ни с обыкновенным шутом так обычно не поступали.
«Шуты при дворе Анны Иоанновны», Валерий Якоби.
Валерий Якоби/Третьяковская галереяПри дворе Ивана Грозного царя и гостей развлекали скоморохи – артисты ещё из языческих времен, которых терпеть не могла православная церковь. Они носили потешные платья и личины, ставили комические сценки, водили учёных медведей, играли на тарелках, бубнах, домрах, дудках и гуслях. Как писал врач царя Алексея Михайловича Сэмюэл Коллинз, «возьмите несколько сов, несколько скворцов, пару голодных волков, семь свиней, столько же кошек с супругами и заставьте всех их петь» – так, на слух европейца, звучали скоморошьи инструменты.
Однако в XVII веке от скоморохов осталась только музыка: первые Романовы были царями набожными и не позволяли плясок и личин. При дворе оставались только музыканты: «гусельники, домрачеи и скрипотчики», при Михаиле Федоровиче во дворце на праздники «весь день и до вечера играли в сурны [особые дудки] и трубы и били по накрам [разновидность литавр]». При царях Михаиле и Алексее на мужской половине царских дворцов, где часто принимали гостей-иностранцев, появляются и европейские музыканты – например, органисты. Но в глубине царских хором в течение всего XVII века продолжали жить карлики и уродцы.
«Петр и Екатерина на свадьбе карлов», гравюра Николая Дмитриева-Оренбургского
Николай Дмитриев-ОренбургскийДаже в петровской России карлики продолжали жить у русской знати и царей – в качестве «живых игрушек», как бы жестоко это ни звучало. «Роспись карлам что на Москве», составленная в 1710 году, показывает, что по два карлика было у цариц Прасковьи Фёдоровны (жены Ивана Алексеевича) и Марфы Матвеевны (жены Федора Алексеевича). Также карлики жили у Шеина, Салтыкова, Прозоровского, Хованского, Апраксина, Нарышкина – сплошь у представителей старой московской знати. Всего же в Москве в 1710 было 34 домашних карлика.
Карлики были и у маленького царевича Петра, который первые годы жизни воспитывался в старых московских традициях. Карлики составляли первую «свиту» маленького царевича. Когда он подрос, карлики и лилипуты стали первыми солдатами его Потешного войска, из которого впоследствии вышли Измайловский и Преображенский полки. Даже во вполне уже серьезных Кожуховских маневрах 1694 года участвовала рота из 25 карликов.
«Свадьба карлика Якима Волкова», гравюра Алексея Зубова.
Алексей Зубов/ГМИИ им.ПушкинаКогда Петру исполнилось 9, старший брат Фёдор Алексеевич подарил ему шута Комара (Якима Волкова), который впоследствии, по легенде, спас царя во время стрелецкого бунта. Достоверно известно, что в ноябре 1710 года царь устроил свадьбу карликов – Комара женили на карлице царицы Прасковьи Фёдоровны. Незадолго до свадьбы Петр издал специальный указ: «Карл мужского и женского пола… собрав всех, выслать из Москвы в Петербург». Также было приказано сделать для всех «карл» платье: «кафтаны и камзолы нарядные, цветные, с позументами золотыми и с пуговицами медными золочёными, и шпаги, и портупеи, и шляпы; и чулки, и башмаки немецкие; на женский пол верхнее и исподнее немецкое платье, и фантажи, и всякий приличный добрый убор…» – так царь собирал гостей на «миниатюрную» свадьбу.
В день бракосочетания пара была обвенчана по православному обряду. В торжественном шествии в церковь принимал участие сам царь, несколько министров и бояр – и шикарная процессия из 72 карликов и карлиц, разодетых в пух и прах. Когда приехали домой праздновать, «молодые и вся прочая компания карликов, щегольски и богато одетых по-немецки, заняли несколько маленьких столов посередине залы», а «великорослые» Петр и его гости расселись по стенкам, чтобы видеть всё происходящее – угощение, танцы, а затем и драку карликов. Как бы дико это сейчас ни смотрелось, для гостей Петра, в том числе иностранного посланника Юста Юля, в происходящем не было ничего необычного: «Какие были тут прыжки, кривляния и гримасы, вообразить себе нельзя! — восклицал датский посланник. Все гости, в особенности же царь, не могли довольно тем навеселиться и, смотря на коверканье и ужимки этих 72-х уродцов, хохотали до упада».
Это была не единственная шутовская свадьба, устроенная Петром. В 1695 году он женил шута Якова Тургенева. На свадьбе присутствовали настоящие бояре, окольничие, думные дворяне – высокопоставленные чиновники. При этом они ехали «на быках, на козлах, на свиньях, на собаках; а в платьях были смешных, в кулях мочальных, в шляпах лычных, в крашенинных кафтанах, опушены кошечьими лапами, беличьими хвостами, в соломенных сапогах, в мышьих рукавицах, в лубочных (соломенных) шапках».
По этим нарядам заметно, что главный распорядитель свадьбы – царь Петр – отлично понимал русскую смеховую культуру и позаимствовал многое из святочных обрядов. Святки – это русский языческий праздник перехода из одного года в другой, который начинали справлять после зимнего солнцестояния. В святочных играх поэтому традиционно пародировались обряды перехода, такие, как свадьбы – и похороны. И похороны карликов царь Петр тоже проводил.
Портрет шута Уилла Соммерса, гравюра Френсиса Деларама.
Public domain1 февраля 1724 прошли похороны шута Комара (Волкова), свадьбу которого играли в 1710. Похоронную службу служил «крошечный поп, которого из всех здешних священников нарочно выбрали для этой процессии по причине его малого роста». Самого покойного везли в маленьком гробу на маленьких санях, запряженных пони, которых вели мальчики из знатных семейств – придворные пажи. В траурной процессии шли ряды карликов и карлиц во главе с карликами-«маршалами» с большими жезлами выше их роста. Для контраста по обеим сторонам процессии «двигались с факелами огромные гвардейские солдаты в числе по крайней мере 50 человек» и «четыре громадных придворных гайдука в черных костюмах и также с факелами». Участвовал в процессии и сам царь, вместе с князем Меншиковым, но они были не в траурном одеянии – Петр, опять же, развлекался: например, собственноручно бросал в карликов в огромные сани, в которых их должны были отвезти на поминки по Комару.
Это была последняя потешная церемония, в которой поучаствовал Петр. После его смерти, при последующих правителях, и в особенности при Анне Иоанновне, также воспитанной в московских традициях, карлики и шуты ещё обретались при дворе. Именно при Анне состоялась свадьба шута Голицына и шутихи Бужениновой, в ходе которой новобрачные должны были провести ночь в ледяном доме. После царствования Анны шуты в Российской империи стали пережитком прошлого.
Дорогие читатели, чтобы не пропустить наши свежие материалы, подписывайтесь на нас в социальных сетях: Telegram; VK; Яндекс Дзен