«Японский Солженицын»: как коммунист из Японии выжил в ГУЛАГе

Государственные репрессии, проводимые СССР под управлением Иосифа Сталина в 1930-50х годах, оказали огромное влияние на советское общество: по самым скромным оценкам, жертвами гостеррора стали более 786 тыс. человек, а через тюрьмы и лагеря прошли около 3,8 млн.

Удивительно, но одним из первых людей, опубликовавших книгу – документальное свидетельство о ГУЛАГе, стал японец Кинмаса Кацуно. Его книги «Вечная мерзлота – записки из сталинского концлагеря» и «Дневник побега из коммунистической России», вышли в Японии в 1930-е, когда Кацуно, пережив годы рабского труда в нечеловеческих условиях, вернулся на родину. Но как он оказался в СССР?

«Сумасшедший» из префектуры Нагано

Кацуно, родившийся в 1901 г. в префектуре Нагано, с юных лет защищал интересы простых людей. Уже в пятнадцать он прочел в сельском клубе лекцию о несправедливости госустройства. «Через два дня я был арестован полицией и провел двое суток под арестом. Эта история получила известность в нашей деревне – вышла статья в местной газете, где меня назвали "сумасшедшим"», – вспоминал он в «Автобиографии», написанной в 1934 г. в советском лагере.

Конечно, молодой человек не был сумасшедшим – скорее энтузиастом с обостренным чувством справедливости, очарованным марксистскими идеями. На компромиссы Кацуно идти отказывался, из-за чего постоянно попадал в неприятные ситуации: так, в 1918 г. его выгнали из университета «Нихон», после того как он написал статью с требованиями демократизировать обучение.

Упорный и способный студент поступил в другой университет, «Васэда». Там он нашел единомышленников, с которыми издавал журналы, близкие к левым партиям, участвовал в протестах, дважды был арестован. По мере милитаризации Японии правительство становилось все более беспощадно к левакам. И в 1924 г. Кацуно уезжает из Японии во Францию.

К зарубежным товарищам

В Париже для японского активиста все началось с начала: жизнь впроголодь, учеба (на этот раз – в Сорбонне), знакомства с местными коммунистами, протесты. «В Париже часто проходили демонстрации. Однажды девушка-коммунистка схватила меня за руку со словами: "Японец, и ты давай!" До сих пор помню свой восторг в тот момент. После вступления в компартию Франции я принимал участие в организации рабочих забастовок. Было ощущение, что скоро произойдет мировая революция», – вспоминал позже Кацуно.

Как и в Японии, местные власти были не в восторге от деятельности Кацуно: в 1928-м его депортировали. «Революцию можно проводить где угодно, только не во Франции», – записал Кацуно слова местных полицейских. Через Германию, с помощью Коминтерна – мирового движения коммунистов – он отправляется в СССР. Казалось бы, там у левого активиста точно не может быть проблем.

Московская ловушка

Начиналось все хорошо: в Москве Кацуно оказал протекцию Сэн Катаяма, ветеран политической борьбы в Японии и важный деятель Коминтерна. Кацуно работал секретарем Катаямы, преподавал японский в Институте востоковедения, много писал – и в советские газеты, и в японские подпольные издания, которые помогал печатать Коминтерн.

Похоже, Кацуно серьезно намеревался остаться в «стране рабочих и крестьян»: он выучил язык, получил гражданство и даже русский псевдоним – Александр Иванович. Вскоре этим именем ему пришлось подписывать протоколы об аресте. 

Как поясняют сотрудники московского Музея истории ГУЛАГа, Кацуно оказался в беде из-за внутренней борьбы в японской секции Коминтерна: политические противники его учителя Катаямы обвинили его фракцию в предательстве, из-за чего многие японские коммунисты, включая Кацуно, оказались за решеткой.

«В конце октября 1930 г. я стоял на трамвайной остановке. Лицо холодными прикосновениями гладил падающий снег. В этот момент кто-то с силой схватил меня за руку. Я увидел, что зажат между двумя крепкими мужчинами в кепках. Меня привезли в главное здание ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление) на Лубянке», – описывал Кацуно день своего ареста. Ему инкриминировали шпионаж в пользу иностранного государства.

На великой сталинской стройке

Доказательств вины Кацуно у ОГПУ не было: как показывают протоколы допросов, его спрашивали, почему он общается с учеными и военными, и голословно обвиняли в передаче данных Японии. «Я категорически подтверждаю полную нелепость обвинений меня в шпионаже», – писал сотрудник Коминтерна. За восемнадцать месяцев, проведенных в тюрьме, он дважды объявлял голодовки и требовал либо расстрелять его, либо отпустить.

Вместо этого его приговорили к пяти годам лагерей и отправили сначала в сибирский лагерь под Мариинском в Кемеровской области, а позже – на строительство Беломорско-Балтийского канала. Это был масштабный и бесчеловечный проект сталинской эпохи – более сотни тысяч заключенных должны были прорыть 227-километровый канал между Белым морем и Онежским озером за двадцать месяцев без использования техники – только с помощью лопат и тачек.

«Тихо до ужаса. За горизонтом белой ночи тянется тусклый день без света. Сюда отправили толпы людей. Однако все это люди подневольные», – вспоминал лагерь Кацуно. Каждый день они должны были с 5 утра и до полуночи дробить камни и таскать грунт. Никаких выходных, никакого отдыха; тем, кто не выполнил дневную норму, урезали паек.

Кацуно выжил чудом – после того, как получил серьезную травму на работах, был переведен в медпункт, где остался помогать врачам до конца срока. Редкая удача для заключенного Белбалтлага – по разным данным, на строительстве канала погибло от 12 до 50 тысяч человек.

Прощай, СССР

В июне 1934 года Кацуно досрочно освободили. После увиденного и испытанного в лагерях бывший активист явно разочаровался в коммунизме. В Москве, не дожидаясь нового ареста, он направился в японское посольство, и его переправили на родину.

Уже летом 1934 года в японских газетах появились статьи о «развеявшихся иллюзиях» в отношении «красной России» с рассказами Кацуно о пережитом в советских лагерях: правительство использовало его для антикоммунистической пропаганды. Впрочем, Кацуно, которого прозвали «японским Солженицыным» по аналогии с русским писателем, рассказавшим в своей прозе о ГУЛАГе, предпочитал дистанцироваться от политики. Он публиковал воспоминания, занимался семейным делом – лесопромышленностью – и благотворительностью, и прожил долгую жизнь. Умер он в 1983 году, за тринадцать лет до того, как российское правительство полностью реабилитировало «Александра Ивановича», японского гражданина СССР.